Студия красоты в Черёмушках

Ася присела на каменные ступеньки, сунула в сумку берет, подвернула под себя подол цветной шубки. Рядом в аудитории, в пяти шагах от нее, шел семинар по философии, которым руководил Олег Кабзон. Грузная, обитая пурпурным дверь то и дело бурчала, бухала, выплевывала из своих недр, словно семечную шелуху, гул голосов и участников семинара. Женщины и мужчины спешили перекурить, устало и одинаково небрежно облокачивались о перила черной лестницы, негромко переговаривались, протирали очки, с ленивым интересом взглядывали на тихую Асю. Наверное, так же, как обсуждали научные вопросы, они говорили о своих проблемах - словно в изнеможении, без страстей, подробностей и эмоций. Ася резко встряхнулась, желая сбросить накатывающую вялость.
Разглядывая курящих, Ася тоже захотела затянуться. Она запустила руку в сумку и произвела там кругообразное движение, но вчера ночью в порыве нервного разговора Олег, обычно куривший трубку, переключился на Асины сигареты. Они выкурили все, что было найдено - в ее пиджачке, в кухонном шкафу, на подзеркальнике, еще одну сигаретку они нашли за принтером, а другую в заднем кармане Олежкиных парадных брюк - изогнутую, как месяц, по форме правой Олежкиной ягодицы.
Ася призывно уставилась на седого розовощекого философа в джинсовом костюме, но седой нахмурился, отвернулся и рывком дернул на себя дверь аудитории. До Аси долетел обрывок Олежкиной фразы: "...лжны выслушать и другую точку зре..." Она ощутила счастливую слабость и тут же с ужасом поняла, что, кажется, нарушила субординацию: седой, видно, важный, нельзя было так богемно на него смотреть, это может повредить Олегу. За Асиной спиной пронзительно взвигнула дверь бухгалтерии, и Асю обдало сладким запахом парфюма и чуть подгоревшего кофе. Белобрысая девушка выскочила с бумажками и чайником, чуть не налетев на притулившуюся, на лестнице фигурку.
Несмотря на клубившийся народ, старое, непрогревающееся даже в летнюю жару здание института казалось Асе вымершим и полным тоски, для которой вроде бы нет настоящей причины, но которая так часто приходит вместе с осенью, когда день, солнце, а с ним будто и счастье неутомимо идут на убыль. Лампы горели тускло. Чудилось, что большие узкие окна нарочно опустили веки пыльных стекол, чтобы не видеть свинцового неба и не пускать его в мрачное нутро. Ася прислонилась головой к перилам. Закрыла глаза, слушая, как двери, выходящие на лестницу, переговариваются, как набегающие морские волны, на разные голоса: бу-бух! ва-а-а-у! пи-пи-и... плюх!
- Привет, сурок! Впадаешь в спячку? Шубка - супер, сияет, как маяк одинокому моряку в пучине гуманитарных наук! Ждешь Олежку? Позвать? - Сережа Гуревич взрыхлил пятерней кудрявую Асину макушку, плюхнулся рядом на ступеньку, протянул горсть фисташек.
Сережка - длинный вихрастый балагур. Сколько Ася его помнила, на нем был отвислый синий свитер, уютный и вечный, как "Санта-Барбара", - что бы ни случилось, всегда на месте. Сережка был единственным другом Олега. Восемь лет назад они оба покинули мехмат и перевелись на философский. "Предали точную науку ради радостей эфемерных домыслов", - шутили "перебежчики". И, правда, никто из них не любил отвечать на конкретные вопросы конкретным ответом. Когда Ася в шутку спросила Олега, когда он на ней женится, Олег отделался серьезным философским "поглядим. .. это зависит...". Оба увлекались футболом, бильярдом, танцами и время от времени одними и теми же женщинами. Даже пахло от них почти одинаково - вкусным трубочным табаком. Асин отец тоже курил трубку, и любимый с детства запах "Амфоры" наполнял Асю беззаботным спокойствием и одновременно тревогой. Похожий на капитана Гранта, отец относился к дочери с доброжелательным равнодушием "морского волка": не ругал за синяки и двойки, но и не вмешивался, считал, что она должна выплывать сама. Асе казалось, что все ее знакомые мужчины до боли похожи на отца. Олег тоже не ссорился с ней. И не помогал решать ее проблемы. Однажды Сережа насплетничал Асе, что на бывшую жену Олежка не повышал голоса,
но регулярно, раз в неделю, яростно швырял стул в стену рядом с ее головой. И сейчас знакомый запах уколол сердце безотчетным страхом.
-    Не стоит. Не хочу его отрывать. У меня есть время, подожду, - она улыбнулась Сереже, погладила его по шерстяному рукаву и разгрызла фисташку.
-    Тогда иди на кафедру, попьешь чаю, посидишь в кресле, а не тут... У меня за пять минут зад стал как умывальник. И шубку жалко...
-    А если я его упущу?
-    Да сдался тебе этот Кабзонище! Он зайдет, куда денется, там его сумка валяется и одна аспиранточка изнемогает. А что, что-то стряслось, ты зелененькая, тухленькая какая-то?
Как хочется рассказать!
-    Нет, просто у вас в институте любой заплесневеет, как сыр рокфор. Скучно. Уныло. Красок не хватает. То-то вы лезете отсюда поближе к нам - к кинокритикам и режиссерам. У нас жизни больше, водка забористей, выражения крепче, девушки сексапильней...
-    Ну, солнышко, ты не права! Водка у нас тоже... К тому же нам, ученым, полезно сливаться в экстазе с людьми искусства, а еще лучше - с физиками всякими. И рожать здоровых детей. Я женился на медсестре - и вот, милая дочурка. Кстати, оглянись, только, не дергайся, девица из бухгалтерии, она зарплату раздает, Олежке очень нравится, мне - тоже, в короткой юбке - супер... - Мини - не значит секси. Это просто имитация женственности и сексуальности! А ты клюнул. И что, Олег ей очень интересуется?
- Да он вообще девушками интересуется. Всем мозги пудрит. Со всеми знаком. Но это нормально. Ладно, я - на семинар, выскочил позвонить. Привет! Я тебе кассету с "Дневником Бриджит Джонс" должен, и скажи, наконец, когда вы с Олежкой поедете с нами на дачу? Поехали, окна законопатим, шашлычку слопаем!
Сережа потянул на себя тяжелую дверь. До Аси снова долетел гул аудитории, в котором она отчетливо различила очередного докладчика - знакомый высокий женский голос. Асю затошнило. Солнечный луч прорезался сквозь немытые стекла, заиграл на Асином лице, а мир сжался до размеров салфетки. Это был голос Лены, девушки-философа, бывшей Олежкиной пассии. Фотография Лены висела на его холодильнике, пришпиленная к глянцевой поверхности магнитиком-ананасом. Лена написала целых пять
книг об искусстве фотографии, и Ася, кропавшая небольшие сценарии и снимавшая коротенькие фильмики, робела перед этой ученой дамой. Всего на несколько лет старше Аси, она могла говорить так умно и так долго, что молчаливой Асе состязаться с ней было не под силу. Особенно безудержный словесный понос нападал на Лену
с двенадцати до двух часов ночи.
Каждый божий вечер около полуночи Лена звонила Олегу. Он брал трубку, прихватывал стакан с коктейлем и удалялся в кабинет, аккуратно прикрывая за собой дверь и оставляя Асю одну посреди ужина или беседы. Ася ковыряла вилкой холодный горошек, давилась остывающей картошкой, мыла посуду, включала компьютер, бралась за работу. Делала вид, что ничего не происходит. Сама бывала "бывшей". Знала, как подчас необходима одинокой женщине реанимация погибающей любви. Возможность шагать плечом к плечу по улице, помогать в работе, быть рядом, жить с ним была больше слезливого ревнивого негодования...
Однако раздражало невыносимо, когда Ленин звонок заставал их уже в спальне и Олег разрывал объятия. Он останавливал на ходу долгий поцелуй, вылезал из постели, чтобы битый час босиком на холодном паркете психоанализировать комплексы Лениной мамы, обсуждать дружбу Лениного папы с Никитой Михалковым, хвалить редкие достоинства Лениного кота и уверять, что все-все-все Лену любят и ценят.
"Все, кроме меня", - думала в этот миг Ася, и ей ужасно хотелось заорать, чтобы было слышно на том конце провода: "Милый! Не стой голым на сквозняке!" Однако получить стулом по башке не хотелось, и Ася вела себя деликатно. "Она, наверное, не женщина, раз не ощущает, что он с другой. Или наоборот? Слишком чувствует, что не один, и хочет помешать? Зачем? Ведь Олега не любит, она уже год живет со Славой Птичкиным... Почему она не оставит Олега в покое? У него своя жизнь, свои планы, свои женщины, зачем настырно внедряться?" - размышляла Ася, чувствуя, что своей жизни у них с Олегом вроде бы и нет, все - Ленино...
Но вот Олег произносил сакраментальное "кончай акынить, Лен, спать пора, уснул бычок, бай-бай, лолабай", бросал трубку и как-то особенно жадно переплетался с Асей, шепча в темноте: "Любовь и секс - разные вещи, разные, разные, вещи, вещи!" И тогда Асе казалось, что его поцелуи делались, как целлофан. Что, целуя ее, он думает о Лене. Самой себе в этот момент она представлялась одинокой и грустно. И "резиновой Зиной", которой "не надо быть разиней", иначе ее отправят "обратно в магазин". Еще вспоминалась пластиковая попка-муляж, на которой в восьмом классе их учили делать уколы - девчонки почем зря гнули шприцы об искусственный этот зад.
И сейчас Ася поняла, что, встречаясь с Олежкой год, она так и не знает, как он к ней на самом деле относится.
В окно стукнула ветка коренастой, терзаемой ветром липы. Ася поднялась, отряхнула шубу. Напрасно она пришла. Олег вот-вот вывалится из аудитории вместе с Леной и вряд ли будет рад Асиному визиту.
Весь этот год он тщательно скрывал от Лены их отношения. Асе категорически не позволялось подходить к телефону в Олежкином доме, на кинопросмотрах и презентациях он всегда садился вместе с Леной. Обижаться было бесполезно. Надо было стиснуть зубы и смиренно ждать своего часа - пока этим двум не наскучит эта бесполезная, безжизненная игра напоказ, от которой страдали и Ася, и бедный Слава Птичкин. У Лены и Олега не получилась любовь, и они заставляли других расплачиваться за неудачу. Ася платила и ждала. Вплоть до сегодняшнего утра. Сегодня же тест, врач и ультразвук в один голос подтвердили Асины опасения: она беременна. Ася знала, что Олег не умрет на месте от счастья: только вчера в сигаретном дыму они кричали о том, сколько должно быть детей, что с ними делать, как их воспитывать - едва не рассорились. У Олега был ребенок от первого брака, и он считал, что ему детей хватает. И так хлопот полон рот: корми, одевай, английский, теннис, образование - денег не напасешься.
И все-таки Ася не могла не сказать Олегу. Он отец, он должен знать, он должен помочь ей принять решение. Какое - Ася не знала. Она будто плыла по течению, отдавшись слабости, легкой тошноте, тяжести  внизу живота, счастью и тревоге, которые еще вчера брались неизвестно откуда, а сегодня обрели понятную причину.
Ася медленно сползала по ступенькам. С пятого до первого этажа большого сталинского здания можно многое передумать. И Ася придумала: ничего не случилось. Ведь она знала, что Лена тоже здесь работает, на что же она рассчитывала? Ася решила ждать Олега в скверике перед институтом. Если он выйдет один, она его окликнет. А если с Леной?
Вот сквер, липы, дубы, листья под ногами. Ветер нагнал туч и утих. Медленно падал крупный редкий снег, первый в этом году. Ася запрокинула голову, пытаясь поймать снежинки тоскующими по Олежке губами. Слегка кружилась голова, и Ася прижалась к мощному ребристому стволу дерева. В скверике было полутемно. Лампа освещала институтский подъезд, четыре входные двери. Правая дверь хлопнула. Выскочил седой философ в джинсе и заторопился к стоянке такси. В свете уличных фонарей он казался не довольным и розовощеким, а усталым и желтолицым. Ба-бах! Шмыгнула мышка из бухгалтерии, спрятав мини-юбку под макси-пальто. Вышли еще люди. Мимо промчался Сережа, не заметил Асю, юркнул в красные "Жигули", взревел и умчался. Ася начала замерзать. Беретик маленький, а шубка красивая, но очень легкая.
Бум! На крыльце показались мужчина и женщина - Олег и Лена. Оба в серых куртках, "дальнозорких" очках, коротко стриженные, бок о бок. Оживленно беседуя, словно брат и сестра, прошли мимо Аси по асфальтированной тропинке через сквер. Ася смотрела на Олега и не чувствовала ничего, кроме оглушающей пустоты. Отхлынул город, его огни и звуки, стало тихо и темно. Вдруг Олег повернул голову, минуту смотрел на Асю, а потом подошел к ней, оставив Лену на дорожке.
-    Привет. Ты давно здесь? Что-то случилось?
-    Такой день тяжелый. Грустный. Мне сегодня почему-то очень плохо без тебя, - начала мямлить Ася, понимая, что лепит чушь, которую Олег ненавидит. Самообладание ушло: подступала истерика. Зубы начали I стучать, слезы - наворачиваться на глаза. Олег взял ее за руки.
-    Да ты совсем замерзла! Пальцы ледяные. Пойдем с нами, мы должны заскочить за едой. У Лены сегодня
"пати": чествуют Славу Птичкина, у него новая книжка вышла, народ соберется обмыть. Эй, у тебя уже слезы
от холода, ну-ну, вот платок, сморкайся. Лена, мы сейчас!
Лена щурилась, не мешала, стучала каблуком о каблук. Олег не спеша извлек из куртки платок, бережно и долго вытирал Асе слезы, глядя на нее так неправдоподобно нежно, что Ася насторожилась и ощетинилась.
-    Что это ты надо мной расквохтался? Иди ты знаешь куда! Я тут видела твою пассию, которая зарплату раздает, и про аспирантку слышала, и...
Олег прервал ее:
-    Дурочка. Я сегодня утром нечаянно выбросил бумажку с нужным телефоном, полез в ведро, нашел кучу полезных вещей. Вырезку из газеты, помнишь, ты искала? И еще тест с двумя красными полосками. Так что я все знаю. Кстати, когда ты ушла, позвонил сын и, срочно, потребовал братика или сестренку. Что, уважим просьбу ребенка?
-    Но вчера ты сказал...
-    Это вчера было, на пустом месте. А теперь все по-другому. Мы с тобой неплохо прожили этот год - уже есть конкретный человек...
Не стыдясь и не скрываясь, Ася начала всхлипывать - как ребенок, громко, безудержно, сладко. Олег не торопил. Лена терпеливо ждала, и у Аси впервые мелькнула мысль, что их связывает дружба, а не любовь и что сейчас Лене, наверное, холодно, неуютно и одиноко на асфальтовой дорожке. Однако она не вмешивается.
Блестели фонари. Свет отражался в плоских лужах. Дом напротив расцветал окнами с разноцветными занавесками. Шуршали липы и дубы. Женский голос звал: "Петя, Петень-ка-а, Петечка-а, пора домой!" На бульваре в пробке гудели автомобили. Падал белый пушистый снег.